* В августе умер другой представитель рода Матвеевых — внук Николая Петровича Матвеева — журналист и краевед Валерий Евтушенко
Знают ли сегодняшние школьники Новеллу Матвееву? Да что там, а учителя? Ну, может, кто-то вспомнит бесшабашную песенку из «Человека-амфибии» — про моряка, который слишком долго плавал. А кто-то напряжется, и всплывет откуда-то из детства: «Я леплю из пластилина, пластилин нежней, чем глина»… Голос у нее был детский. Беззащитный и чистый — раз услышав, не забудешь. А сама она знала твердо: «Я была очень взрослой, когда была маленькой», — информирует «Тихоокеанская Россия».
В стихах ее жили кораблики — только слепой не увидит над ними алых парусов. Бумажный, например: «Я мечтала о морях и кораллах./ Я поесть хотела суп черепаший./ Я шагнула на корабль, а кораблик/ оказался из газеты вчерашней». Или такой вот: «Жил кораблик веселый и стройный:/ Над волнами как сокол парил. / Сам себя, говорят, он построил, / Сам себя, говорят, смастерил».
А как же море? Может быть, она жила у моря, как Ассоль? Увы. «Я истинного, иссиня-седого/ Не испытала моря. Не пришлось./ Мне только самый край его подола/ Концами пальцев тронуть довелось».
Новелла Николаевна жила отдельно ото всех. Она была «в домике» — как в детской игре. Почему? Сама не понимала: «От трусости, наверно, от страха. Я человек дикий, вести себя не умею. Мне легко выглядеть смешной. Поэтому стараюсь быть отдельно».
Дед ее был автором первой «Истории города Владивостока», многие годы прожил в Японии. Отец был географом, историком и дальневосточным краеведом. Мама преподавала литературу, писала стихи под псевдонимом Матвеева-Орленева. В этой семье идеалистов-мечтателей и детей наградили именами диковинными: дочь стала Новеллой, сын — Роальдом. Родились они в Пушкине под Ленинградом.
Первые песни Новелла Матвеева придумала еще в детстве, к концу войны. Она никогда не сочиняла отдельно — текст и мелодию, как-то так рождалось сразу все вместе. Семь лет в пятидесятых ей довелось работать в подмосковном детдоме. Потом стала выступать в аудиториях под семиструнную гитару — народ в те времена с упоением спорил о физиках и лириках, носился с космонавтами и с поэтами. Мечтал о морях и кораллах.
В 1961 вышел первый сборник ее стихов «Лирика», через два года — вторая книга, «Кораблик». Следом первая пластинка с песнями Матвеевой. Со знаменитой «Девушкой из харчевни»:
Любви моей ты боялся зря:
Не так я страшно люблю,
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.
С чем было сравнить ее поэзию? Культурные моды и надутые эстеты ей были чужды — а стихи рождались звонкие и точные. Кто-то цокал, удивляясь: откуда столько радости и света? Как можно так писать, если ютишься в коммуналке? Но вопросы эти пролетали мимо Матвеевой: «шум повседневности, обидный для меня»…
Разлетелись и пелись в разных уголках страны ее «Окраина» и «Капитаны без усов», ее «Страна Дельфиния» и «Фокусник», ее «Цыганка» и «Шарманщик», ее «Песня погонщика мула» и «Ветер».
В 90-х вышла книга ее воспоминаний «Мяч, оставшийся в небе». Новые элиты и бомонды оказались ей чужды, как любая жизненная пошлость. Так и прагматическим элитам — теперь чужды ее «кораблики». «И что ни день, нас требует к ноге/ Не то элита, а не то малина,/ Не то разговорившаяся глина,/ Не то иная вещь на букву «г».
Поэт в ней оставался верен себе: «Поэзия есть область боли/ Не за богатых и здоровых -/ А за беднейших, за больных».
В 1992 году она потеряла мужа, поэта Ивана Киуру. Новые ее стихи появились лишь к концу 90-х. Она по-прежнему жила сама по себе: летом на сходненской даче, зимой в квартирке. Волновалась о происходящем в мире. Переводила сонеты Шекспира. В ее стихах по-прежнему мелькали тени «гениев, изменчивых, как море», — Есенин, Лермонтов и силуэт Марины. Она по-прежнему считала твердо, что искусство и корысть есть вещи несовместные: «Художник, незнакомый с поощреньем,/ А знаешь ли? В тени пожить не грех:/ Не ослепляясь счастья опереньем,/ Мир как он есть увидеть без помех».
Два года назад ее поздравляли с 80-летием. Кто-то искренне, кто-то стыдливо. Как бы извиняясь: ну вот же, человек достойный, и как поэт не лжет, а назвала в стихах «оппозицию» — «контрой». А следом написала, не колеблясь «Крым. (Чьи-то «мнения»)». Причем, искренне так: «Перекалился цоколь/ Различных адских ламп…/ «- Вторженье в Севастополь!» -/ Скрежещет дама-вамп»…
А она ведь, в сущности, и тут себе не изменила. Чему верила — тому верна осталась. Маленькая она была. И Гулливер в ее давнишних стихах был маленький, «игрушка бробдингнежцев». Но видел то, что не дано гигантам — «мог разглядеть морщины великанш,/ чью красоту считали в Бробдингнеге/ вершиной безупречности и неги».
В понедельник Новеллы Матвеевой не стало. Горько это — как и то, что песен ее уже многие годы не слышно. Что в телевизор таких давно не пускают. Что сегодняшним школьникам, кажется, неведомо, о чем это она: «И в теплом ветре ловить опять/ То скрипок плач, то литавров медь…/ А что я с этого буду иметь -/ Того тебе не понять!»
Источник — «Российская газета»