Для Дальневосточного отделения Российской Академии наук 2014 год был, скорее всего, не самый благодатный. Зато один из самых суетливых – точно, пишет Vladnews.ru, публикуя беседу с председателем ДВО РАН академиком Валентином Ивановичем Сергиенко, информирует «Тихоокеанская Россия», ТоРосс.
Во-первых, реформа. Во-вторых, санкции и охлаждение в международных отношениях. Разговор хотелось начать с каких-то праздничных тем. Но победила повестка дня.
Под знаком реформы
– 2014 год прошёл под знаком реформирования науки. Одной из заявленных задач Федерального агентства научных организаций (ФАНО) было снять груз хозяйственной ответственности с плеч учёных. Почувствовали облегчение?
– Наука делается людьми в институтах. Там ничего не изменилось – объём хозяйственных работ с учёных никто не снимал. Институты как отвечали за своё имущество, как занимались вопросами обновления и поддержания материальной базы, поисками необходимых материалов и их закупкой, так и продолжают. Разве что возросло количество бумаг, отчётов, которые нужно заполнять, переправлять в разные инстанции.
Появилась бюрократическая надстройка. Она разрабатывает формы документов, следит за расходованием средств, требует с институтов отчёты, которые вряд ли получают должный глубокий анализ. Ведь в ФАНО на одного куратора приходится около сотни институтов. Раньше отчёты институтов самым тщательным образом рассматривались в президиуме Дальневосточного отделения РАН специалистами различного профиля, а теперь основное лицо – куратор ФАНО. Так уж совпало, что введение в действие федерального закона о закупках (ФЗ-44) пришлось на год реформирования Академии наук, и это добавило негатива. Наука – специфическая сфера деятельности, и предусмотреть на год вперёд все закупки невозможно. А оперативно внести изменения тоже непросто.
– А если к вам обратятся за содействием в выходе из экстренной непредвиденной ситуации?
– Я вынужден буду ответить: не по адресу. И перенаправлю человека в ФАНО, где ему, скорее всего, ответят то же самое. Все расписано до рубля. Поквартально, помесячно, постатейно. Надо ждать следующего года и внести эти расходы в план. Проблема в том, что предугадать, какие результаты даст тот или иной эксперимент, по какому пути продолжатся исследования и каких материальных средств потребуют, никто не в силах. Реформа отняла у нас оперативность в решении данных задач. Раньше, когда финансированием институтов занимался президиум, такая возможность была за счёт финансового маневра между институтами.
– Наука в принципе может работать по такой схеме? Может, это просто переходный период, который нужно пережить?
– Конечно, может. Но оперативность будет уже совершенно другой. У нас любят оглядываться на Запад, приводить примеры из других стран, где нет академии и вся работа сосредоточена в институтах. Я был во многих из них и точно знаю, что если у исследователя появилась некая проблема, которую срочно нужно решить, то утром он пишет заявку, отдаёт менеджеру, который отвечает за закупку оборудования, и уже на следующий день получает всё необходимое. Это идеальные условия. А у нас время измеряется не днями – годами. В начале года ты должен внести в список всё, чего не хватало в предыдущем, и запланировать, какие открытия собираешься совершить – желательно помесячно – и что тебе для этого понадобится.
– Но ведь невозможно знать наперёд, что потребуется для научной деятельности…
– Рассмотрим пример. В лаборатории стоит аналитическое оборудование: газовый хроматограф или масс-спектрометр. Тут можно предусмотреть, сколько потребуется газа, электроэнергии, воды, бумаги и так далее для ритмичной работы в течение года. Но это текущая рутинная работа, хотя она и является составной частью научного исследования. Там же, где начинаются эксперименты с выделением новых веществ, поиском способов создания новых материалов и технологий, мы вступаем в зону непредсказуемых потребностей не только на год, но даже на неделю в тех или иных материалах. И результат: в то время как весь мир работает с колес, у нас в институтах будут создаваться запасы всего и вся – на всякий случай.
Раньше, если понадобился какой-либо реактив, ты шёл в магазин химреактивов и покупал. Сегодня надо объявить конкурс, подождать 45 дней, подвести итоги, сравнить поставщиков, выбрать лучшего, подписать контракт и подождать его исполнения. Я заказал сегодня то, что мне понадобится завтра, но приступлю к делу только через полгода…
Хозяйственная жизнь не стала проще. И дело здесь не столько в образовании ФАНО, сколько в системе хозяйственного функционирования, которая складывается в стране.
Проявляют настороженность
– Мы живём в условиях жёстких экономических санкций и ухудшившейся внешнеполитической обстановки. Повлияло ли это на науку?
– Признаков того, что кто-то не хочет иметь с нами дело, нет. Наши контакты с партнёрами в Азии, Европе и Америке успешно развиваются. Наука интернациональна, и этим всё сказано. Другое дело – экономические санкции и кризисные явления в экономике. Конечно, их влияние уже заметно. Резко упали наши возможности в приобретении научного оборудования из-за падающего курса рубля. По отдельным направлениям, которые относятся к прикладным исследованиям, стала заметна настороженность.
– Настороженность, которая проявляется в чём?
– Затрудняется информационный обмен. Также видны опасения и по линии приобретения оборудования.
Мне известен только один отказ в продаже оборудования – из Нидерландов. Для центра робототехники нам понадобилась каретка с высокой точностью трёхмерного позиционирования и перемещения необходимой для калибровки гидроакустической аппаратуры подводных роботов, создаваемых у нас. Не продали. Сказали: санкции.
– Когда мы говорим о санкциях, например, в сфере продовольствия, то слышим ответ: чужого не надо, сами справимся путём импортозамещения. В науке возможен такой механизм?
– Науку изолировать невозможно. Для успешного развития науки необходима информация: научные журналы, патенты, научные конференции, встречи учёных. Отгородиться стеной? Наука не может жить в изоляции, да и невозможно себе ееёпредставить. Я несколько раз был в КНДР, но даже там учёные работают нормально, в общем информационном поле, не в вакууме.
Мы к ним, они – к нам
– Раз уж коснулись международной темы, какие области дальневосточной науки вызывают повышенный интерес у иностранцев?
– Во-первых, науки не бывает дальневосточной, московской, новосибирской. Наука либо есть, либо её нет! Поэтому если в той или иной географической точке работает человек и ему удаётся добыть крупицу нового знания, то это интересно всем, но прежде всего тем, кто работает в смежной области, так как новые знания стимулируют дальнейшее развитие не только науки, но и техники. Наука – это высококонкурентная среда. Для иностранных учёных традиционно интересны результаты наших исследований в области геодинамики северо-западной части Тихого океана, биологии моря, морской биотехнологии, наук о материалах, подводной робототехники, лазерной физики, археологии, региональной экономики.
– Как налажен диалог с иностранными институтами, академиями, учёными?
– На данный момент действует около сотни международных соглашений, по которым мы работаем. На базе Дальневосточного отделения РАН существуют 12 совместных лабораторий. Ежегодно порядка 500 иностранных учёных приезжают к нам, чтобы поработать вместе с нашими сотрудниками, на наших базах. Мы интересны партнёрам нашими станциями, стационарами, исследовательскими полигонами на Камчатке и Курильских островах, где можно заниматься сейсмографией, цунами, биологией… И ежегодно 400 наших сотрудников выезжают в командировки за рубеж для работ в лабораториях, участия в конференциях, симпозиумах. На эту цифру мы вышли лет пять назад. Несмотря на экономические сложности, она не уменьшается.
Ежегодно мы проводим порядка 45 международных мероприятий – симпозиумов, семинаров, конференций. Одно из основных направлений международного сотрудничества – совместные экспедиционные работы. В прошлом году вместе со Швецией провели уникальную экспедицию в Арктике. Шведская королевская академия выделила порядка миллиона евро на эти исследования.
Наш Институт автоматики и процессов управления (ИАПУ ДВО РАН) давно дружит с университетом Осака. Ведут совместные исследования в области физики полупроводников, нано-электроники и другие. Результаты совместных с японскими коллегами исследований опубликованы в десятках совместных статей, в высокорейтинговых журналах, включая Science и Nature. Для студентов университета издан учебник по полупроводниковой физике. Его авторы – профессор из России и профессор из Японии.
Глобальное, но не потепление
– Насколько понимаю, ДВО РАН уже давно проводит исследования Арктики?
– Арктикой мы занимаемся с 1994 года. Нас заинтересовала проблема повышенной концентрации метана – одного из важнейших парниковых газов – в атмосфере северного полушария. Откуда возник такой объём метана? Сначала мы начали исследование на суше. Разобрали механизм поступления газа в атмосферу, оценили объёмы, сопоставили с имеющимися атмосферными тенденциями. Стало очевидно, что метан, который поступает с суши, не может объяснить наблюдаемые эффекты. Стали углубляться дальше, в моря. В акватории моря Лаптевых обнаружили несколько мест, где происходит колоссальный выброс метана в атмосферу. Дело в том, что метановые факелы мы обнаруживали и в Охотском, и в Японском морях. Но глубина там – 1 300 метров. Газ, поднимаясь к поверхности, успевает раствориться. В отличие от других мировых акваторий арктический шельф имеет глубину всего 40 метров. При том что тянется до 500 километров от берега. Метан не успевает раствориться в воде и поступает в атмосферу. Мы сформулировали гипотезу о природе метанового максимума в северном полушарии и многочисленными экспериментами и наблюдениями доказали его связь с разрушением подводной мерзлоты в Арктике. Нашими работами очень интересуются иностранцы, и мы имеем много предложений (и просьб!) о совместной работе в этой области.
– Что даёт изучение Арктики в прикладном и фундаментальном планах?
– Во-первых, это уточняет наши представления об особенностях цикла углерода на планете, что, в свою очередь, даёт много нового для понимания процессов в атмосфере для метеорологии, построения климатических моделей. Далее – биопродуктивность морей арктической зоны. Во-вторых, это экология и безопасность при реализации нефтегазовых проектов на шельфе арктических морей. Кроме этого, метановые факелы могут служить признаком месторождения углеводородов. Да и в принципе всегда полезно узнавать о планете, на которой живёшь, что-то новое. Например, то, что сейчас идёт нешуточное разрушение вечной мерзлоты. Мы установили, что мерзлота на шельфе морей восточного сектора Арктики убывает где-то на 15 сантиметров в год. Если поставить на такой площадке буровую, то через несколько лет она просто упадёт набок. Если проложить трубопровод по дну, то через несколько лет его можно вычёркивать. Наши данные – это основа для принятия инженерных решений теми, кто будет работать на шельфе.
Быстрая адаптация
– Год был сложный, но если подвести черту, то каких впечатлений больше – положительных или отрицательных?
– Конечно, положительных. Вопреки всем сложностям, всем реформам работа Дальневосточного отделения Российской Академии наук продолжалась и приносила результаты. Судя по предварительным данным, число публикаций сохранилось на уровне прошлых лет. При этом число публикаций в высокорейтинговых журналах даже возросло.
Радует то, что прошедшие три года демонстрируют устойчивую тенденцию повышения интереса молодёжи к науке. Появилось много молодых ребят, которые окончили университет и целенаправленно, осмысленно связали свою судьбу с Дальневосточным отделением Академии наук. Они видят здесь и интересную работу, и интересную карьеру. В прошлом году с блеском защитил кандидатскую 23-летний Андрей Гнеденков. Парень пришёл в науку по стопам отца. За его спиной уже 20 научных публикаций, три устных доклада на международных конференциях! Конечно, пока что это единицы. Но приток молодёжи очевиден.
У нас хороший потенциал. То, что нам досталось от наших учителей, мы не растратили, донесли и приумножили для новых поколений. Учёные показали, что могут быстро адаптироваться в любых условиях. Если пять лет назад об индексе Хирша – цитируемости учёного в журналах – практически никто не знал, то сегодня уже значительное число наших учёных появляется в престижном топ-1000 этого списка.
Уверен, несмотря ни на что, академическая наука на Дальнем Востоке сохранится и внесёт свою лепту в возрождение России. Думаю, что приближающееся 300-летие Российской Академии наук будет отмечено немалым числом интересных научных открытий и находок.
Сергей ПЕТРАЧКОВ
Vladnews.ru