В 1949 году правительство Восточного Туркестана под руководством уроженца Российской империи Бурхана Шахиди приняло решение войти в состав КНР. В наши дни на месте бывшей республики существует Синьцзян-Уйгурский автономный район, информирует «Тихоокеанская Россия».

Об уйгурской автономии заговорил весь мир, когда выяснилось, что его коренных жителей массово загоняют в «лагеря перевоспитания». Бурхану Шахиди и судьбе его народа посвящена новая книга Ильи Фальковского, о которой для читателей «Горького» рассказывает Эдуард Лукоянов.

О том, что называют эвфемизмом «уйгурский вопрос», я впервые задумался в конце 2013 года, когда по разным регионам Китая, но прежде всего в Синьцзяне, прокатилась волна повстанческого насилия. Хотя это не одобряется российским законодательством, я невольно задумался о том, что движет молодыми людьми, которые массово атакуют полицейские участки и гражданские объекты, вооружившись ножами, топорами и самодельной взрывчаткой.

Это подрывало мои представления о Китае как обществе тотального контроля, где все всем довольны и ходят строем, кроме, конечно, таинственных жителей оккупированного Тибета и отдельных диссидентов-демократов, сидящих по кухням и тюрьмам. Так что системный терроризм в тех краях мне казался чем-то немыслимым и экстремально отчаянным. И, признаться, тогда я вообще не соотнес рейды боевиков с национальной «проблемой Синьцзян-Уйгурской автономии» — мало ли где у какой «запрещенной организации» пробудились спящие ячейки. Информационный шум утих, о том мятежном регионе я благополучно забыл.

И вспомнил о нем уже вроде бы по другому поводу. Изучая историю турецкого ультраправого терроризма, я заметил, что в интернете среди симпатизантов «Бозкурта» находится немало граждан, размахивающих вроде бы флагом Турции, но выполненным в небесно-голубых тонах. Это оказались те самые уйгурские националисты — по своим каналам они распространяли агитки, прикрепляя к ним подписанные именем Адыла Ибрагимова песни о том, что «с ними Мао Цзэдун, с нами Аллах». На этот раз никаких выводов после встречи с уйгурским национально-освободительным движением я не сделал, но взял на заметку.

Наконец, относительно недавно произошел настоящий прорыв информационной блокады, в которую был загнан «уйгурский вопрос»: печально известные «лагеря перевоспитания» разрослись до таких масштабов, что даже всесильное китайское руководство уже не могло скрывать факта их существования — собранные журналистами свидетельства оказались красноречивее любой пропаганды, а в дискуссиях по этому вопросу зазвучало слово «геноцид».

Впрочем, скажу банальность: информационное пространство устроено таким образом, что без постоянного подогрева сочувствующие массы быстро забывают о том, кому они только что сочувствовали, оставляя беспокойство о них активистам, правозащитникам, а если очень повезет — правительственным и парламентским комиссиям. Самый страшный репортаж из Синьцзяна и самое убедительное расследование неизбежно сводятся к мемам про «санаторий Компартии Китая» и «председателя Xi».

Очевидно, осознавая это, Илья Фальковский, уже восемь лет живущий в Китае, решил подойти к вопросу с другой, не самой очевидной стороны. Работая над книгой об уйгурском народе, он первым делом отправился не в Урумчи, а в Татарстан. Здесь в 1894 году родился Бурхан Шахиди — зодчий китайского Туркестана, которому современные уйгуры обязаны всем, «что с ними сейчас происходит, хорошим ли или плохим, злом или благом». И здесь же русские читатели (то есть порядка 80 процентов россиян) с высокой степенью вероятности обнаружат, что ровным счетом ничего не знают о России.

С первых же строк Фальковский произносит заветное словосочетание «имперское сознание», над которым ехидно посмеиваются одни и в котором видят корень всех зол другие. Илья, однако, не собирается заниматься морализаторством или кабинетными деколониальными исследованиями — вместо этого он предлагает читателю целый мешок чужих глаз, которыми стоит взглянуть на мир и свое место в нем.

«По следам Бурхана Шахиди» — это трехмерный коллаж, составленный из исторических документов и множества живых свидетельств, собранных Фальковским в местах, населенных уйгурами России, Казахстана и, разумеется, Китая. Первым делом мы знакомимся с автобиографией главного героя (или антигероя) книги — коммунистом Шахиди, который, как вскоре выяснится, ненадежный рассказчик. Затем нам предлагается вспомнить прошлое России, но описанное не в школьных учебниках, утвержденных Минобром, а в трудах татарских, китайских и японских историков. Чтение это если не просветляющее, то как минимум отрезвляющие, дающее понять, насколько условные «мы» порой неадекватно видим «себя», «они» — «нас», а «мы» — «их».

После такой прочистки ментальных стекол Фальковский переходит к основному повествованию, в центре которого — новейшая история одной нации без собственного государства. Перемещаясь из локации в локацию и разговаривая с десятками живых людей, мы обнаруживаем то, о чем могли бы догадаться сами, если бы, конечно, захотели. Оказывается, нет никакого усредненного уйгура-террориста, нарисованного китайской пропагандой. Как нет и столь же усредненного уйгура-узника, «перевоспитывающегося» за плошку риса. Оба этих образа, существующие в миллионах голов, дегуманизируют, если не сказать стигматизируют, и жертв брутального китайского режима, и тех уйгуров, что находятся вне его юрисдикции. Как всякая нация (за исключением редких патологических случаев), уйгурская нация — не монолит, ее составляют люди с разными ценностями, положением в обществе и соответствующими взглядами на мир. Уйгур из синьцзянского «лагеря перевоспитания» едва ли оценит или хотя бы поймет высокий гуманизм Ильхама из Алматы, говорящего:

«Не только уйгурский народ внутри Китая страдает, но и сами китайцы являются большой жертвой этой системы. И люди — если даже брать не макро- , а микроситуации. Ты идешь работать в концентрационный лагерь и заниматься пытками, ты не только преступник, ты и жертва, в том числе. Потому что ты на себя берешь это психологическое бремя».

В свою очередь, уйгурских сепаратистов никогда не поймет, например, еще один алматинец Талят-ака, для которого беды китайских сородичей упираются в увлечение молодежи салафизмом: «Черно-белого нет. Вот я пример приведу — Мустафа Кемаль, турецкий президент в 1920-х, он закрыл все мечети в Турции на 20 лет. Потому что турки стали совсем тупыми. Такими, как сейчас уйгуры. Мечети закрыл, кто возмущался, их в море бросили рыб кормить. Мечети закрыл, ребенок родился, за 20 лет он институт заканчивает уже. У него совсем другое мировоззрение уже. Умным стал уже. Намаз не читает, в мечеть не ходит, она же закрыта. Он в школу, в институт, в учебные заведения ходит. Очень грамотным становится».

Чтение книги Фальковского напоминает о вроде бы прописной истине — о том, что национальное никогда не будет превалировать над социальным и вокруг одной только национальной идентичности никогда не выстроить нерушимую цепь солидарности. Даже в условиях, когда над частью нации нависла угроза геноцида, найдутся те, кто умудрятся сочувствовать его организаторам и исполнителям. Не из бессердечия или кровожадности, а потому, что они так видят. От этого не защищен ни один из народов, известных постколониальному человечеству, а уйгурский случай лишь ярко подсвечивает, делает предельно видимыми механизмы выстраивания и невыстраивания идентичности и солидарности, сопротивления и смирения. Механизмы эти сами собой обнажаются, когда на них нет чехла государства, создающего (зачастую — иллюзорную) надстройку общественного единства и нерушимости.

В XX веке уйгуры пролили немало крови, чтобы обрести эту самую надстройку, добиться права на свою государственность. В 1944 году была провозглашена Восточно-Туркестанская Республика с самыми настоящими правительством, парламентом и армией. Теперь же этот вопрос не просто не обсуждается, он не обсуждается. О таком ли будущем для своего народа мечтал авантюрист Бурхан Шахиди, последний глава правительства Восточного Туркестана, под руководством которого страна в 1949 году вошла в состав «братского» Китая? Ответ на этот вопрос не знает никто, включая автора, который признает: «То, что, возможно, и начиналось как биография Шахиди, превратилось в книгу не про него, а про то, что он натворил».

К слову, крайне редко рекламирую подобные вещи, но в данном случае настоятельно рекомендую прочитать не только новую книгу Фальковского, но и последить за его телеграм-каналом, за которым также наверняка внимательно следят передовые алгоритмы от лучших AI-специалистов Китайской Народной Республики.

Будьте бдительны.

Эдуард Лукоянов, «Горький»