В этот день 65 лет назад Фадеев застрелился… Автору «Разгрома» и «Молодой гвардии», многолетнему, с 1946 по 1954 год руководителю Союза советских писателей, видному общественному деятелю, человеку яркому и талантливому, не раз приходилось в то время идти против совести и в жизни, и в творчестве. Хотя есть немало примеров, когда его поступки свидетельствовали о гражданском мужестве Фадеева, информирует «Тихоокеанская Россия», ТоРосс.
Так, с Михаилом Булгаковым он познакомился всего за 5 месяцев до смерти автора «Мастера и Маргариты», помог устроить его в санаторий, сам не раз приходил в гости и страшно жалел, что не был знаком с ним лично раньше. Когда не смог присутствовать на похоронах Булгакова и поползли слухи, что это вызвано политическими соображениями, написал письмо вдове Елене Сергеевне, в котором дал такую характеристику писателю: «Мне сразу стало ясно, что передо мной человек поразительного таланта, внутренне честный и принципиальный и очень умный… И люди политики, и люди литературы знают, что он человек, не обременивший себя ни в творчестве, ни в жизни политической ложью, что путь его был искренен, органичен». Опубликовали это письмо только четверть века спустя, когда роман «Мастер и Маргарита» вышел в свет.
Ещё строже Фадеев оценивал самого себя, и ещё дольше – почти три с половиной десятилетия – лежало под спудом его предсмертное письмо, адресованное Центральному Комитету партии, в котором, в частности, он 65 лет назад написал: «Не вижу возможности дальше жить, так как искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии и теперь уже не может быть поправлено…» Содержание письма было обнародовано только в 1990 году, а в 1956 причиной смерти назвали алкоголизм, что уже само по себе необычно для некролога члена ЦК партии. К тексту «ЦК с прискорбием сообщает…» было приложено «Медицинское заключение о болезни и смерти», в котором написали следующее: «Фадеев в течение многих лет страдал тяжёлым прогрессирующим недугом — алкоголизмом… В состоянии депрессии, вызванной очередным приступом недуга, Фадеев покончил жизнь самоубийством».
Это вызвало возмущение многих писателей. По воспоминаниям Михаила Шкерина, Михаил Шолохов, потрясая газетой, неистовствовал: «Ну, ты подумай, какую подлую причину выставили! Прочитал вот, звоню в Президиум ЦК. Разговаривал с Ворошиловыми. Зачем, спрашиваю, такую версию опубликовали, посмертно унизили талантливейшего писателя, героя гражданской войны, вместе с делегатами десятого съезда партии штурмовавшего мятежный Кронштадт в двадцать первом году, тяжело раненного в том бою, зачем? И знаешь, что сказал в ответ Ворошилов ноющим голосом? Он, слышь, нам страшное письмо оставил, на личности членов Политбюро перешёл!»
Фадеев застрелился 13 мая 1956 года. Накануне самоубийства у него на даче в Переделкино под Москвой почти целый день были писатель Юрий Либединский с женой Лидией.
«По записи нашего последнего многочасового разговора, – вспоминал Ю. Либединский, – видно, что он до последнего часа думал о жизни нашей и о литературе, о важных, главным образом общественных делах, составлял планы на будущее, видимо, всячески отодвигая перспективу самоубийства. Было что-то обострившее это решение. Это моральная атмосфера…»
О том, что обострило решение о самоубийстве, Фадеев рассказ в письме, адресованном им в ЦК КПСС. Лишь в 1990 году оно опубликовано в газете «Гласность»:
«Не вижу возможности дальше жить, так как искусство, которому я отдал жизнь свою, загубленно самоуверенно-невежественным руководством партии, и теперь уже не может быть поправлено. Лучшие кадры литературы физически истреблены или погибли благодаря преступному попустительству власть имущих; лучшие люди литературы умерли преждевременно; всё остальное, мало-мальски способное создавать истинные ценности, умерло, не достигнув 40-50 лет.
Литература – это святая святых – отдана на растерзание бюрократам и самым отсталым элементам народа, из самых «высоких» трибун — таких, как Московская конференция или ХХ партсъезд, – раздался новый лозунг «Ату её!». Тот путь, которым собираются «исправить» положение, вызывает возмущение: собрана группа невежд, за исключением немногих честных людей, находящихся в состоянии такой же затравленности и потому не могущих сказать правду, – и выводы, глубоко антиленинские, ибо исходят из бюрократических привычек, сопровождаются угрозой всё той же «дубинкой».
С каким чувством свободы и открытости входило мое поколение в литературу при Ленине, какие силы необъятные были в душе и какие прекрасные произведения мы создавали и ещё могли бы создать!
Нас после смерти Ленина низвели до положения мальчишек, уничтожали, идеологически пугали и называли это – «партийностью». И теперь, когда всё можно было бы исправить, сказалась примитивность, невежественность — при возмутительной дозе самоуверенности — тех, кто должен был бы всё это исправить. Литература отдана во власть людей неталантливых, мелких, злопамятных. Единицы тех, кто сохранил в душе священный огонь, находятся в положении париев и — по возрасту своему — скоро умрут. И нет никакого уже стимула в душе, чтобы творить…
Созданный для большого творчества во имя коммунизма, с шестнадцати лет связанный с партией, рабочими и крестьянами, наделённый богом талантом незаурядным, я был полон самых высоких мыслей и чувств, какие только может породить жизнь народа, соединённая с прекрасными идеалами коммунизма.
Но меня превратили в лошадь ломового извоза, всю жизнь я плёлся под кладью бездарных, неоправданных, могущих быть выполненными любым человеком, неисчислимых бюрократических дел. И даже сейчас, когда подводишь итог жизни своей, невыносимо вспоминать всё то количество окриков, внушений, поучений и просто идеологических пороков, которые обрушились на меня, кем наш чудесный народ вправе был бы гордиться в силу подлинности и скромности внутренней, глубоко коммунистического таланта моего. Литература — это высший плод нового строя — унижена, затравлена, загублена. Самодовольство нуворишей от великого ленинского учения даже тогда, когда они клянутся им, этим учением, привело к полному недоверию к ним с моей стороны, ибо от них можно ждать ещё худшего, чем от сатрапа Сталина. Тот был хоть образован, а эти — невежды.
Жизнь моя, как писателя, теряет всякий смысл, и я с превеликой радостью, как избавление от этого гнусного существования, где на тебя обрушивается подлость, ложь и клевета, ухожу из этой жизни.
Последняя надежда была хоть сказать это людям, которые правят государством, но в течение уже трёх лет, несмотря на мои просьбы, меня даже не могут принять.
Прошу похоронить меня рядом с матерью моей.
А. Фадеев.
13.05.56.»
Похоронили Александра Александровича Фадеева всё-таки на Новодевичьем кладбище и установили на его могиле памятник с изображением главных героев его книги — молодогвардейцев. Почему до сих пор тревожат современников события в Краснодоне почти 80-летне давности? И почему некоторым так хочется доказать, что никакого подвига не было, а Фадеев выдумал «Молодую гвардию»? Для чего? Для чего в некоторых постсоветских странах переписывают историю в угоду новым хозяевам этих стран? Один из ответов на такие вопросы приводит портал Петропавловск.news https://pkzsk.info/zagadka-hh-veka-predsmertnoe-pismo-aleksandra-fadeeva/: «Надо добиться, чтобы в грядущей войне с Россией не было «Молодой гвардии», не было Космодемьянской и Матросова». Эту цитату вычитал в американском журнале «Кольерс» Александр Голенков – один из журналистов, исследовавших историю молодогвардейцев.