90 лет назад родился Юрий Рытхэу — чукча-писатель, звезда советской и мировой литературы, почти забытый на родине в девяностые, а сегодня ставший вдруг актуальным в американском контексте. Жизнь и творчество Рытхэу, как это нередко бывает с крупными авторами, полны неопределенностей и противоречий. По просьбе «Горького» о писателе рассказывает директор издательства «Ад Маргинем» Михаил Котомин, информирует «Тихоокеанская Россия».

«Способность ценить двусмысленность составляет основу экологичности», — Тимоти Мортон.

В феврале 2020 года на портале Lithub вышла рецензия американской поэтессы и эссеистки Гретель Эрлих, посвященная грядущему выходу английского перевода повести «Когда киты уходят» (1975) советского чукотского писателя Юрия Рытхэу. Статья заканчивается на восторженной ноте: «Как нам повезло, что у нас есть это выдающееся литературное произведение Юрия Рытхэу. Пусть это спасет нам жизнь».

Это уже третья книга Рытхэу, изданная в США в XXI веке. После появления американского издания его самого знаменитого романа «Сон в начале тумана» (1969) в 2006 году автор совершил небольшой промотур с чтениями в Нью-Йорке и Лас-Вегасе, вызвавший гораздо больший фурор, чем сравнительно частые выступления современных русских поэтов в университетских кампусах. Несмотря на преклонный возраст, Юрий Рытхэу, свободно говоривший на английском, покорил и публику клуба Bowery Poetry, и high brow мир профессиональных читателей круга издательств New Directions и Archipelago Books.

Речь при этом идет не об открытии американской читающей публикой Рытхэу — скорее о возвращении писателя. Еще в 1958 году, после выхода английского перевода его дебютного сборника рассказов под названием «Старый Мэмыль смеется последним», изданного, правда, в Москве в Иногизе (результат культурной политики СССР), начинающий писатель получил именную телеграмму от Эрнеста Хемингуэя — «Так держать, Рытхэу!» и попал на обложку журнала National Geographic.

Юрий Сергеевич Рытхэу — один из самых переоцененных (в буквальном смысле слова) русскоязычных писателей XX века. Он подвергался переоценке неоднократно. Котировки Рытхэу менялись и при жизни, и посмертно.

Начало его творческого пути теряется в арктической дымке. Согласно официальной биографии, сконструированной не без помощи самого автора, склонного к мистификациям, родился писатель в селении Уэлен в бухте Провидения в 1930 или 1931 году. Отец неизвестен, воспитывался в семье матери, дед-шаман нарек его при рождении именем Рытгэв — что переводится с чукотского как «неизвестный». Дату рождения юный Неизвестный выбрал сам, понравился праздник 8 марта, более конвенциональные имя и отчество одолжил у знакомого метеоролога при оформлении паспорта, оставив чукотское имя в качестве фамилии.

Далее — классическая биография советского литературного аксакала. Новая власть дает чукчам письменность и всеобщую грамотность. После окончания семилетки любознательный юноша хочет учиться дальше, но не проходит по возрасту в Институт народов Севера, поэтому идет в люди с тем, чтобы заработать на самостоятельную поездку на большую землю. Служит матросом, грузчиком, рабочим. Пишет первые стихи и журналистские заметки в газете «Советская Чукотка». В Анадыре знакомится с ученым-лингвистом Петром Скориком, который помогает ему перебраться в Ленинград и поступить в университет на факультет народов Крайнего Севера. Уже в 1953 году у студента выходит первая книга «Люди нашего берега» (тот самый старик Мэмель отсюда), авторизованный перевод с чукотского А. Смоляна, на обложке, кстати, никакого Юрия Сергеевича — просто РЫТХЭУ. На следующий год юное дарование принимают в Союз писателей, появляются его переводы на чукотский Пушкина и Горького, работа по распределению в Магадане, но уже с 1967 года Юрий Рытхэу — постоянный делегат всех писательских съездов, в 1977 году награжден Государственной премией РСФСР, затем секретарь Ленинградского отделения, член Правления Союза писателей СССР и т. д.

Книги выходят одна за другой и огромными тиражами. «Время таяния снегов», «Чукотская сага», «Голубые писцы», «Конец вечной мерзлоты», «Самые красивые корабли»… Международная слава приходит вместе с успехом дилогии «Сон в начале тумана» и «Иней на пороге» в 1970-е. Романы переведены на 30 языков, удостоены премий в Италии и Франции. Автора назначают представителем СССР при ЮНЕСКО, Рытхэу колесит по миру, Эфиопия, Уганда, Танзания, после поездки во Вьетнам выступает с серией критических статей в международной прессе, чем завоевывает уважение среди западных интеллектуалов, вступает в заочную переписку с Габриэлем Гарсиа Маркесом, в Париже останавливается только у Марины Влади, приятельствует с социалистом Миттераном, вальсирует под зарослями манго с «железной бабочкой» Имельдой Маркос.

Словом, не жизнь, а советская сказка: из чума — к звездам, витрина достижений дружбы народов; новые поколения национальных литераторов глухо ропщут, обвиняя классика в оторванности от проблем Чукотки.

Перестройка приносит с собой экологическую повестку. Рытхэу возглавляет международный Арктический проект, тональность книг меняется, ностальгическое время таяния снегов сменяется образами техногенных катастроф и бремени белого человека, разрушающего первозданную природу.

Вместе с распадом СССР книги Рытхэу стремительно девальвируются. Новые романы не издаются, старые издания не принимают даже букинисты, они пополняют ряды импровизированного буккросинга в подъездах и на помойках (все собственные экземпляры я лично обрел таким образом).

Рытхэу, свободно пишущий и читающий на английском, готовится подписать контракт с National Geographic и эмигрировать в Нью-Йорк: чем, в конце концов, одни каменные джунгли отличаются от других для морского охотника, родившегося в яранге на берегу Берингова пролива. Неожиданная встреча со старым другом Чингизом Айтматовым приводит к знакомству с Люсьеном Лейтессом, швейцарским издателем и литагентом, который открывает новый ареал для литературного существования чукчи-писателя.

Начиная с 1992 года Юрий Рытхэу — звезда мировой литературы со стотысячными тиражами в Германии, Франции и Японии, все новые книги выходят в переводах за рубежом, а в России — лишь в краткий период чукотского губернаторства Романа Абрамовича, и то только для распространения на малой родине и только в издательстве журнала «Звезда». Впрочем, после смерти писателя память его была увековечена: в 2011-м в Анадыре воздвигли монумент, а в прошлом году и главный чукотский аэропорт назвали именем Рытхэу. Самолеты и аэропорты — последнее прибежище «великой русской литературы».

Такова поверхностная канва жизни и творчества человека с неизвестной фамилией и чужим именем.

Однако если почитать корпус оставшихся после него текстов повнимательнее и попробовать взглянуть на эту интереснейшую фигуру чуть пристальнее, мы увидим несколько иную картину.

Начнем с первого, самого соцреалистического периода творчества Рытхэу, когда и происходило становление «выдающегося чукотского писателя». И в официальной биографии, и в первой книге «Люди нашего берега» этот процесс носит, с одной стороны, абсолютно шаблонный характер в стиле той эпохи («из семьи охотника и рыбака», «где Сталин, там жизнь обязательно на правильную дорогу выходит»), с другой, обнажает зазоры, создающие смысловые завихрения в той зоне, которая обычно обозначается как трудности перевода.

Так, в открывающем сборник рассказе молодые чукчи, следуя веяниям перемен, с помощью которых советская власть улучшает жизнь морских охотников, собираются врезать в яранге окно. Старик Гэмалькот не то чтобы против, но колеблется (принцип борьбы хорошего с лучшим). Наконец окно врезано, в яранге стало светлее, чукчи уже подумывают о переезде в европейские дома с настоящим окнами. Заключительный монолог Гэмалькота: «По-чукотски свет называется „кергыкэр”. А окно по-чукотски — „кэргычын”. Как это по-русски сказать? Светлота? Нет? Ну, словом, ты понимаешь… Вот что для чукчи окно».

Эти «светлоты» и «кэргычыны» — часть оптимистической истории о модернизации, переносящей целые культуры из родоплеменной архаики в социализм, в которой рассказчик все время оказывается трикстером, а процесс перевода — противоядием от официального языка пропаганды: если верить Рытхэу, «свобода» по-чукотски дословно «йынтыльын» — сорвавшийся с цепи, а пионерский галстук можно перевести только как ошейник для пионера.

Впрочем, неясно, насколько можно доверять Рытхэу, который в поздних текстах и интервью активно деконструировал свою биографию: выясняется, что отцом его мог оказаться кто угодно — в рамках гостеприимного гетеризма, распространенного у чукчей, а дедом был «великий шаман Уэлена Млеткин — уникальный, удивительный человек. В юности проплававший несколько лет на американских китобойных шхунах, побывавший живым экспонатом на знаменитой Этнографической выставке в Чикаго, умевший читать и писать по-русски и по-английски, он выделялся своими способностями настолько, что ездил в Москву к всесоюзному старосте Калинину: просил оставить чукчей в покое и избавить их от Советской власти. Дед был убит председателем Чукотского ревкома Хорошавцевым, когда я был совсем маленьким. Именно дед настоял, чтобы имя мне было дано исконно чукотское и знаковое. Оно звучало как Рытхэу, что значит Неизвестный, и сделать его известным полагалось мне на протяжении своей жизни. Не могу судить сам о себе, удалось мне это или нет».

Дальше — больше, и необходимые для образцового советского писателя годы странствий и трудовых свершений оказываются принудительным трудом на строительстве военного аэродрома в бухте Лаврентий, чуть ли не лагерем, откуда хитроумный Неизвестный бежит на проходящей шхуне; а первые пробы пера совпадают с государственным проектом по конструированию чукотской письменности (до 1937 года на латинице, после — на кириллице).

Рытхэу — одновременно и демиург чукотской литературы, первый чукча, обретший возможность писать (из воспоминаний Льва Друскина: «В 57-м, в лифте Дома книги, изрядно уже накачавшись, он кричал незнакомому человеку — моему приятелю Михаилу Тартаковскому: — Пойдем! Выпьем коньячку! Я ставлю. Я первый чукча, о котором написали в Большой Советской Энциклопедии!»), и гомункулус советского проекта, молодой туземец, ради которого были придуманы язык и литература. Символический отец Рытхэу в официальной биографии — советский лингвист Скорик.

В этом двойственном статусе — демиурга и подопытного, советского генерала и колониального туземца — Рытхэу чувствовал себя вполне комфортно.

В своих романах, пользуясь национальной экзотикой, «заполярный Маркес» позволял себе невиданные для соцреалистического канона вольности: описания измененных состояний сознания, идейный антимодернизм, сомнения в действенности прогресса, симпатии к архаике, эротизм и натурализм. В названии «Сон в начале тумана» зашифрован неприличный анекдот: Сон — это искаженное чукчами имя главного героя «Джон», Начало Тумана — имя вдовы Токо, благотворителя Джона, случайно им убитого. По закону чукчей Джону приходится взять Начало Тумана в жены. Роман «Магические числа» посвящен попытке шамана Кагота, которого тангитане научили грамоте и счету, найти финальное число, чтобы сосчитать все вещи и разгадать мир. Попытка кончается эффектной неудачей.

Если верить свидетельствам современников, двусмысленность, ускользание, самопринижение — этим арсеналом Рытхэу активно пользовался, дабы лавировать в породившей его системе советской культуриндустрии. Он активно эксплуатировал образ чукчи, в каком-то смысле работал, как и его дед, экспонатом, активно сочинял анекдоты про чукчей («мы не абитуриенты, мы чукчи»).

Его остроты на гране фола до сих пор топорщатся меткими стрелами:

«На Севере один журналист подписывается псевдонимом Корней Чукотский».

«Евреи — это тот народ, о который разбивается волна русского шовинизма, и докатывается до нас, чукчей, в виде дружбы народов».

«Я изобрел для диссидентов новый способ политической борьбы — сексуальная голодовка».

Говорят, когда дела в ленинградской писательской организации требовали публичного и однозначного выступления «за» или «против», Юрий Сергеевич улетал к себе в Уэлен, где у него была двухкомнатная квартира (фигурирует в передаче «Клуб кинопутешественников с Юрием Сенкевичем»), и не возвращался, пока ситуация не разрешалась. Любимая присказка Рытхэу, «Белому человеку доверять нельзя», позволяла устраивать тендеры между толстыми журналами за право заплатить писателю самый высокий гонорар.

Юрий Рытхэу — трудолюбивый работник: каждый день шесть страниц текста, романы, очерки, статьи, в том числе и написанные на английском. Добытчик, зарабатывающий писательским трудом на пропитание большой семьи (трое детей, жена).

В критически заостренных «антисоветских» воспоминаниях высланного поэта Льва Друскина, соседа Рытхэу по даче в Комарово, нарисован портрет циничного функционера, но при этом остроумного и живого человека. Эти воспоминания обычно выполняют в мифе о Рытхэу функцию книги Аркадия Белинкова в отношении Юрия Олеши, но только, в отличие от «сдачи и гибели советского интеллигента», от текста Друскина остается другое хлесткое выражение: «В ленинградском Союзе (писателей) Рытхэу — единственный европеец».

Рытхэу действительно необычный литературный артефакт. Все время меняя точку зрения с условно европейской позиции на чукотскую, вневременную, мифологическую, Рытхэу создает особое напряжение в любом своем тексте. Чем-то его литературная техника напоминает лимоновскую, он пишет на русском как на английском, остраняет русский язык. В наши дни писателя бы обвинили в культурной апроприации, но только непонятно, какую именно культуру апроприировал Рытхэу: как чукча — русскую или как советский писатель — автохтонную чукотскую.

Интерес к советскому мультикультурализму сегодня вполне понятен, его рассматривают как особый вариант постколониализма. Успех нового английского перевода «Джамили» Айтматова в 2012 году, американская издательская судьба Фазиля Искандера (его издавали Faber&Faber и Vintage) — западная рецепция Рытхэу стоит в этом ряду. Только его позиции многократно усиливает актуальность экологической темы. Рытхэу не просто пишет о проблемах Арктики, но пишет как чукча (что очень важно), как представитель экосистемы, в которой все взаимосвязано — люди произошли от китов и иногда превращаются в камни, повесть «Зов любви» — рассказ от лица лайки по кличке Гок.

В этом контексте ставки Рытхэу в очередной раз резко пошли вверх и, скорее всего, в будущем будут подвергнуты очередному пересмотру.

Но я бы посоветовал не ждать новой переоценки, а просто купить последнюю книгу писателя, «Дорожный лексикон», изданную посмертно, в 2010 году, и до сих пор не распроданную. Это сборник словарных статей от «Абитуриента» до «Я», каждая статья — автобиографический рассказ или эссе, а все вместе — квинтэссенция мировоззрения Рытхэу, бесконечная шутка, которую автор не успел закончить. На мой взгляд, это одна из лучших книг, написанных на русском языке в нулевые годы. Авторское название, кстати, было «Моржовые зубы» — гораздо более экологичное.

Что еще почитать у Рытхэу:

1) «Сон в начале тумана» (и сиквел «Иней на пороге») — топ оф зе поп, главный роман Рытхэу, к которому сам автор относился скептически, считал, что написал его левой рукой. Осторожно! Это остроприключенческая книга с элементами эротики.

2) «Магические числа» — заполярный Маркес.

3) «Скитания Анны Одинцовой» — поздний Рытхэу, легче найти онлайн, чем в виде книги. Сцена инициации Анны — это «Метель» Сорокина в миниатюре.

Михаил Котомин, «Горький»